- ОФИЦИАЛЬНЫЙ САЙТ Л. ЧЕБОКСАРОВОЙ И Е. БЫКОВА
Владимир Фрумкин “Интервью с Владимиром Музыкантовым”
Вашингтон
02.09.2005
В нашей рубрике «Русскоязычная Америка» знакомство с научным сотрудником Университета штата Пенсильвания в области медицины Владимиром Музыкантовым. Помимо научных медицинских исследований доктор Музыкантов сочиняет песни и, хотя и редко: сам исполняет их. Сотрудник Русскоязычного отдела «Голоса Америки» Владимир Фрумкин попросил этого музыкального медика рассказать о своей жизни.
Владимир Фрумкин: Владимир, судя по Вашим песням, Вы – человек вполне уравновешенный, спокойный и гармоничный, и душевные терзания Вам, очевидно, не свойственны. Это так, или я ошибаюсь?
Владимир Музыкантов: Это – глубочайшее заблуждение.
ВФ: Объясните, пожалуйста.
ВМ: Наверно, я, действительно, человек относительно спокойный и относительно гармоничный, и я, безусловно, человек очень счастливый. То есть у меня, как у всякого человека, в жизни бывают какие-то минуты более или менее неприятные, но, в принципе, я считаю, что вся моя жизнь до сегодняшнего дня очень счастливая и удачная. И я очень благодарен судьбе за всё.
ВФ: Так в чем же я ошибся?
ВМ: Это была шутка с моей стороны.
ВФ: Понятно.
ВМ: Нет. Это была не только шутка. Если говорить по большому счету, то я смотрю на жизнь оптимистично и философски, но бывают житейские досадные неурядицы, при которых не очень-то хорошие черты моего характера очень даже хорошо проявляются. Я могу и нагрубить, и проявить невоспитанность . . .
ВФ: Хорошо. Я учту это при нашем разговоре. Владимир, к предположению о Вашей психической гармоничности я пришел, слушая Ваши гармонии. Вы почти все песни пишете в мажоре. А большинство наших бардов предпочитает минор. Вы сами это заметили?
ВМ: Я это заметил. Хотя, наверно, это не совсем так сильно доминирует у меня. На тех дисках, которые уже записаны, может быть, действительно, доминируют мажорные ключи. Но я пишу и в минорных ключах. Но в принципе – да! Я предпочитаю мажорный ключ. Я считаю его более для себя мелодически подходящим. Он для меня более напевный.
ВФ: Я где-то в Интернете встретил рассказ о Вашей фамилии. О её происхождении. То есть Владимир Музыкантов – это не псевдоним, а перевод на русский язык фамилии Вашего отца. Это так?
ВМ: Это перевод фамилии моего пра-прадеда, который был выходцем с Кавказа, – Сазандарьян. То есть он был армянин. Он приехал в Петербург, поступил в Военно-Медицинскую Академию. Это было в шестидесятые годы девятнадцатого века. Хотя он очень хорошо пел и его приглашали в Консерваторию, но он предпочел Военно-Медицинскую Академию. И когда он её закончил и стал военным хирургом и дослужился до звания майора, то при этом полагалось личное дворянство и полагалось руссифицировать фамилию. Он был и так православный, поскольку был армянином, но надо было руссифицировать фамилию. А слово «сазандарьян», которое на Кавказе означает бродячего музыканта ( по-грузински «сазандар», а по-армянски «сазандарьян»), он перевел как Музыкантов. И с тех пор эта фамилия и существует.
ВФ: И к Вам она очень подходит, поскольку Вы – очень музыкальный человек.
ВМ: Но это – через четыре поколения. Потому что ни дед, ни отец – никто из них не пел и никаким музыкальным инструментом не владел.
ВФ: Как и когда Вы оказались в Америке?
ВМ: В Америке я оказался в девяносто третьем году. В феврале я приехал сюда по приглашению Университета Пенсильванеии, в котором я до сих пор и работаю. Дело в том, что я по образованию врач и окончил Первый Московский МедИнститут и работал тринадцать лет во Всесоюзном Кардиологическом Научном Центре в Москве. Это – выдающееся учреждениеа. Одно из лучших в Советском Союзе и очень хорошее по мировым стандартам. Я работал экспериментатором. Занимался экспериментальной медициной. И я приезжал в Америку в командировки, на конференции и на осуществление всяких научно-исследовательских проектов. Во время одной из остановок в Филадельфии я случайно познакомился с учеными из Университета Пенсильвании, и они пригласили меня сюда поработать годик-полтора. Я приехал и тут и застрял.
ВФ: У Вас сохраняется российское гражданство?
ВМ: Да, российское гражданство у меня сохраняется
ВФ: Вы вполне адаптировались к этой жизни?
ВМ: Это трудно сказать объективно. Но я считаю, что – да. Здесь нас трое: моя жена, наш ребенок и я. Все наши родные остались в Москве и на Украине. Поэтому мы часто туда ездим. Каждый год по несколько раз. Но, тем не менее, мы живем здесь вполне у себя дома.
ВФ: Очень хорошо. Так что и здесь гармония у Вас присутствует.
ВМ: Да присутствует. За исключением того, что, когда родные и близкие так далеко, то это – не очень удобно. Это беспокойно. Мы всё время им звоним. Хотя здесь у нас уже образовался очень хороший круг друзей и близких, которые практически стали нам уже родными.
ВФ: Вы по-настоящему увлечены своей профессиональной работой? Вы – исследователь в области медицины? Да?
ВМ: Да, я занимаюсь экспериментальной медициной – фармакалогией, сердечно-сосудистой системой. Занимаюсь разными фантастическими разработками, связанными с тем, чтобы научиться делать так, чтобы лекарства в организме попадали именно туда, куда надо, где они должны работать, чтобы они не вредили во всех остальных местах.
ВФ: Значит, это Вас по-настоящему увлекает? А почему же Вы посвящаете часть своей души и значительное время сочинению песен? Это бывает в тех случаях, когда работа не удовлетворяет и творчество становится отдушиной.
ВМ: Нет, совсем нет.
ВФ: В Вашем случае это иначе?
ВМ: Да, у меня тут нет таких причинно-следственных корреляций. Это всё скорее связано с моим внутренним состоянием. С тем, насколько у меня есть внутреннее ощущение свободы. А с работой не связано. Бывают периоды, когда на работе очень тяжело, и, тем не менее, пишутся песни. А бывает, что, когда на работе, вроде бы, всё легко, а песен нет никаких. Я думаю, что всё это идёт по каким-то параллельным каналам.
ВФ: А как всё это случилось? И когда это случилось, что Вы вдруг взяли и сочинили первую свою песню.
ВМ: Это случилось очень давно. Я тогда ещё совершенно не был ученым. Я был студентом. И тогда было очень популярно сидеть с гитарами у костра и не только у костра и петь, а кто поет, тот и, как говорится, «король горы». А потом году в семьдесят седьмом у меня получилось написать свою первую песенку. Я сначала писал на стихи настоящих поэтов. А потом через пару лет решил, что и сам могу сочинять тексты. И сам стал писать и тексты, и музыку.
ВФ: В Ваших песнях чувствуется очень солидная эрудиция – и историческая, и общекультурная. И поэзию Вы хорошо знаете и прозу. Вам не мешает это знание: не боязно браться за перо и вторгаться в область гигантов?
ВМ: Это очень хороший вопрос. Мне это совершенно не мешало, когда мне было двадцать лет потому, что тогда у меня эрудиция была, естественно, на уровне двадцатилетнего мальчишки, и, наверно, это меня и спасло. Потому что я не представлял себе, что, действительно, я вхожу в такую огромную область, в которой до меня сделано всё практически, а потому зачем мне там быть? Если бы я сейчас столкнулся с этой мыслью, то я бы, скорее всего, отшатнулся бы. Но это – также как и в науке. Начинаешь работать, ещё не представляя себе, насколько глубоко и широко проработаны вопросы до тебя. Потом ты уже осознаешь, что – Боже мой! – ты опираешься на плечи гигантов, которые были до тебя. Но ты уже видишь, что ты накопал уже какую-то собственную маленькую горочку, и можно продолжать с этого дальше работать. А вдруг, если повезет, то и обнаружишь что-то такое серьёзное.
ВФ: Владимир, Вы начинали, судя по Вашим словам, как исполнитель среди друзей, близких . . . у костра. Но в предварительном разговоре Вы сказали пару дней назад, что Вы практически не выступаете теперь – Вы общаетесь со слушателями только через Ваши диски. Это верно?
ВМ: Вот здесь я выступаю два раза в год на слёте, который происходит здесь у нас – в штате Нью-Йорк и штате Пенсильвания. Слеты авторской песни, где собираются две-три тысячи человек. Мне там удаётся выступить. Я там пою две-три песни со сцены. Это очень приятно и очень почетно. Я всегда дрожу над этим.
ВФ: Я как-то не могу себе представить Вас перед двухтысячной аудиторией. У Вас очень специфические песни. Они очень интеллектуальны. Личные. С тонкими деталями. Как воспринимает Вас такая большая толпа?
ВМ: Во-первых, это – не толпа. Это совсем не толпа. Всегда есть, конечно, случайные люди, для которых это – повод выехать на природу, пожарить шашлыки и поговорить вволю на русском языке, что тоже, кстати сказать, очень важно и понятно, и для меня являлось бы самодостаточным побудительным мотивом, чтобы поехать на слет. Но, тем не менее, большинство людей, которые приезжают на эти слеты, искренне любят и интересуются авторской песней. Они слушают даже более сложные произведения. Хотя иногда я чувствую, что совсем сложную какую-то песню лучше со сцена на две-три тысячи человек, тем более, в лесу не петь. Это зависит ещё и от моего состояния. Если я чувствую, что первой песней мне удалось найти отклик у слушателей, то тогда я могу рискнуть и спеть песню, которая, на мой взгляд, действительно, очень не простая, но, тем не менее, может пройти.
ВФ: А Вы не помните, с какой песни Вы начали на последнем слете свое выступление?
ВМ: Это интересный вопрос. На последнем слете, мне кажется, я спел песню, которая называется «Гитана» и которую я написал больше двадцати пяти лет назад. И я её не пел двадцать лет. Последний раз я её пел в Москве на каком-то большом слете. И вместе со мной её пел большой коллектив. Это такая таборная цыганская песня. Стилизация под такую песню. Но в прошлом году произошло огромное событие в моей жизни – вышел диск под названием «Пятнадцать песен Владимира Музыкантова». Этот диск записала мой замечательный друг и великолепная исполнительница авторской песни Лидия Чебоксарова. Она записала его так, что в нём участвовали пятнадцать выдающихся бардов и артистов и исполнителей, которые пели эти песни. «Гитану» пел Валерий Золотухин. Спел её очень хорошо, с хором. И мне захотелось эту песню вернуть к жизни. Я её разучил. Довольно долго учил. Вышел с нею на этот весеннем слете в июне и спел эту песню. Это было для меня самого некоторой неожиданностью.
